В третью стражу [СИ] - И Намор

    "Или это уже биполярность[141]? " - Но в наличие у себя любимого маниакально- депрессивного синдрома Олег, разумеется, не верил.

    - Возможно... А что скажешь про мадам?

    - А что бы ты хотел услышать? - Вопросом на вопрос ответил Олег.

    - Не знаю, но как-то...

    - Это ее выбор. - Олег понимал, что тревожит Степу. Но и Витю это тоже волновало. Да и Олег не был лишен известных сантиментов, хотя и помнил - так их, во всяком случае, дрючили в ЦАХАЛе[142] - что женщины "такие же мужики, как и все остальные, только без яиц".

    - Ее... Красивая женщина...

    "Однако!"

    - Она ведь твоя родственница?

    - Ты кого сейчас спрашиваешь? - Поднял бровь Олег. - Если Олега, то - нет. Она, Витя, совершенно русская женщина. - Усмехнулся Ицкович.

    - Я Баста спрашиваю. - Степа был в меру невозмутим, но усики свои пижонские все-таки поглаживал, по-видимому, неспроста.

    - Ну это такое родство... - Олег изобразил рукой в воздухе нечто невразумительное, и пожал плечами. - У тебя самого таких родственниц, небось, штук сорок... и степень родства устанавливается только с помощью специалиста по гинекологии...

    - Генеалогии. - Хмуро поправил Олега Степан.

    "Влюбился он, что ли? Ну, в общем, не мудрено - женщина-то незаурядная..."

    - Оговорка по доктору Фрейду... - усмехнулся Олег.

    Степан только глазом повел, но вслух ничего не сказал. Он не знал, каковы истинные отношения Кейт и Баста, но, разумеется, мог подозревать "самое худшее" и, похоже, ревновал, что не есть гуд. Но не рассказывать же Степе, что он, Олег Ицкович, умудрился запутаться в двух юбках похлеще, чем некоторые в трех соснах?

    11.02. 36 15.32

    "Жизнь сложная штука", - говаривал, бывало, дядя Роберт. Особенно часто поминал он эту народную мудрость после третьей кружки пива. Впрочем, вино, шнапс и коньяк приветствовались ничуть не меньше. Разумеется, дело не в том, что любил, а чего не любил Роберт Рейлфандер. Просто слова его вдруг - неожиданно и брутально - оказались чистой правдой. Никакой простоты Питер в жизни больше не наблюдал. Напротив, вокруг случались одни лишь сложности, некоторые из которых были такого свойства, что как бы в ящик не сыграть.

    Вчера ближе к вечеру "Шульце" перехватил Питера у выезда с территории гаража. Бесцеремонно - как делал, кажется, абсолютно все - влез в машину и опять начал донимать "дружище Питера" странными речами и подозрительными намеками. Кольб слушал, пытался отвечать, и в результате сидел, как на иголках. Потел и боялся, вот, что с ним происходило на самом деле. Боялся, что этот хлыщ, говоривший на "плохом" французском, может в действительности оказаться сотрудником секретной службы. А если французы знают, на кого он работает...

    "Господи, прости и помилуй!"

    - Завтра. - Неожиданно сказал господин "Шульце". - Мы встретимся часа в три... вон там, - и он указал рукой на бистро в конце улицы. - И объяснимся до конца. Вы не против, дружище?

    - Я не... - Голос Питера все-таки выдал - дал петуха. - Не понимаю, о чем вы говорите.

    - Именно об этом я и говорю. - Улыбнулся "Шульце". - Вы не понимаете, и я не все понимаю... Вот мы с вами завтра и объяснимся. К взаимному удовлетворению... Остановите здесь!

    Последние слова "Шульце" произнес жестко и недвусмысленно. Это был приказ, и человек этот - кем бы он ни был на самом деле - умел приказывать и чувствовал себя в своем праве, повелевая теми, кто таких прав не имел. Например, бедным господином Кольбом, оказавшимся вдруг в крайне опасном положении.

    Но делать нечего: "Шульце" приказал, и Питер затормозил. "Шульце" кивнул, словно, и не сомневался, что всякий, кому он прикажет, тут же и подчинится. Чуть помедлив, он достал из кармана пачку сигарет, взвесил ее в ладони, решая, по-видимому, закурить ли ему, и, так и не закурив, вышел из "Пежо". Высокий, крепкий и совершенно непохожий на мелкого буржуа, тем более - на пролетария.

    "Офицер... - с ужасом подумал Питер Кольб, глядя, как "дружище Шульце" закуривает сигарету. - Это офицер!"

    Больше он уже ни о чем думать не мог. В ушах стоял гул, со лба на глаза стекал пот, а перед глазами... Как он добрался до дома, в котором жил куратор, Питер не знал. Вернее, не помнил. Добрался - что вообще-то странно - и это главное. Бросил машину у тротуара и бегом, как спятивший бизон, помчался к парадному и дальше, дальше... мимо вскинувшейся было консьержки, на лестницу и по лестнице вверх, вверх, разом забыв обо всем, чему его учили в ульмской школе Гестапо. Но спешил зря: куратора не оказалось дома.

    "И, слава богу!" - признал спустя полчаса Питер Кольб.

    После большой чашки кофе с молоком и двух порций кальвадоса ему полегчало, и даже страх куда-то пропал. А вот опасение, что, явившись без разрешения на квартиру господина Леруа, он опозорился бы так, что о карьере можно было бы забыть, это опасение вышло на первый план и всецело занимало теперь мысли Питера Кольба. И напрасно, но тут уже ничего не поделаешь. То ли он был от природы глуп и не способен к серьезной, требующей внимания и порядка, работе, то ли его просто недостаточно хорошо учили, в любом случае, он уже проиграл все, что у него было или могло быть, хотя сам об этом даже не подозревал.

    11.02.36 19.17

    Мужчин было двое, и один из них, наверняка, - немец. Тем хуже обстояли дела для человека, последние два года известного в Париже под именем Анри Леруа. "Немец", судя по всему, неплохо разбирался в делах Гестапо, и провести его было затруднительно. А "француз"... Тот пугал Гюнтера Графа пожалуй, даже больше, чем "немец". У "лягушатника" оказался тревожащий взгляд "страдающего праведника". "Froschesser[143] - подумал Гюнтер. - Поганый лягушатник". Человек с именно таким взглядом мог - ради дела и наперекор собственным представлениям о добре и зле - запытать допрашиваемого до смерти. Это Гюнтер хорошо знал на собственном опыте. Он уже встречал подобных людей. А потому, не стал запираться. Это было бы глупо, а главное, толку ноль...

    11.02.36 20.15

    - А где же мой любимый кузен Баст? - С этой женщиной все время следовало быть на чеку, потому что, если зазеваешься...

    "Съест... Трахнет... И глазом моргнуть не успеешь!"

    Что правда, то правда: баронесса была великолепной актрисой! И что с того, что Степан знал это наверняка? Если хотела - а сейчас она, наверняка хотела - Кайзерина Кински могла казаться настолько естественной и искренней, насколько вообще может быть человек. Глядя на нее, слушая ее голос, даже тени сомнения возникнуть не могло, что она действует по наитию, по мгновенному капризу или еще почему-то, настолько же далекому от "коварных планов", нарочитости и тайных умыслов, что о "тонких расчетах" даже думать было противно. Такими естественными могут быть только дети, животные... и, да - возможно, некоторые "блондинки". Но у Кейт это тоже получалось, хотя она отнюдь не "блондинка". Напротив, Степану не раз уже приходилось убеждаться, что Ольга женщина непростая и всегда "себе на уме". Тем не менее, знать и "понимать" вещи, суть, разные. Вот и сейчас, стоило Кисси "сделать глазки" и сыграть голосом, как Степан тут же "поплыл", с трудом удерживая - покамест - голову над водой.

    - А где же мой любимый кузен Баст? - Спросила Кейт, чуть прищурившись.

    - Он занят, очаровательная. - Единственным способом спастись было выпустить на волю баронета. То же не боец для такого случая, но все-таки...

    - Занят... Какая жалость.

    - Он просил передать, что у него возникли срочные дела...

    - А?... - Но Степан уже почти взял себя в руки и не желал терять только что вновь обретенной свободы воли.

    - Вот. - Сказал он, кивнув на черный кожаный футляр, который, войдя в гостиную, оставил на стуле около двери.

    - Тромбон. - Кивнула Кейт и лучезарно улыбнулась. - Но я не умею играть на тромбоне, баронет. На гитаре...

    Однако Степан не дал ей продолжить - железо следовало ковать, пока слюни из пасти не потекли.

    - Это самозарядная винтовка, - сухо объяснил Матвеев и, вернувшись к двери, взял футляр в руки, - чехословацкая, - сообщил он. - Zbroevka Holek ...модель 1929 года. С магазином на десять патронов.

    - Мне это ни о чём не говорит... - слукавив, Ольга приняла тон, предложенный Степаном. - Покажи.

    Тихо и напрасно радуясь, что так просто отделался, Степан поставил футляр на стол и щелкнул замками.

    - Автоматическая? - С ироническим сомнением в голосе спросила Ольга, рассматривая разобранную для удобства переноски винтовку.

    - Самозарядная, - ворчливо поправил ее Степан. - У тебя будет пять выстрелов...

    - Почему только пять? - Удивилась Ольга. - Ты же сказал что магазин на десять?

    - Времени не будет. - Степан вытащил из кармана пачку сигарет и, не торопясь, закурил. - Дай бог, чтобы и на пять хватило. Постреляешь и бросай. Главное ноги вовремя унести.

    - Так на ней же мои отпечатки будут. Впрочем...- Она задумчиво пробежалась пальцами по спусковой скобе... - У меня есть пара таких тонких перчаток... лайка...